Андро Дадиани современный грузинский артист, который со свойственной ему чуткостью, глубиной, чувственностью, а иногда и грубостью говорит о личных и общественных проблемах. Поэзия, перформанс, визуальные объекты, фото, театр – вот неполный перечень сфер, в которых артист пробует свои силы.
Представляем вам интервью с Андро Дадиани.
Ты много говорил и говоришь о маске. Давай начнем интервью с такого вопроса: Что такое маска для Андро Дадиани?
Да, почти все интервью со мной начинаются с этого вопроса. Что ж, раз этот покров оказался таким многогранным, поговорим о нем еще. Для меня и псевдоним разновидность маски. Для Андро Дадиани маска органична. Она не украшение и не аксессуар, а некое устройство, поглощающее идентичность и эго, поглощающее страсти, без которых я более отстраненно могу коснуться и коллективного, и личного. Еще маска взгляд, обращенный в себя, что сближает меня с персональными и имперсональными внутренними потоками; маска помогает сохранять равновесие, не упасть – как бы стоишь спиной к углу, что заставляет подкреплять интуицию и думание движением.
Говорят, первое воспоминание в значительной степени определяет личность. Раз уж ты заговорил о своей идентичности, хочется узнать о твоем первом воспоминании.
Да, все мы родом из детства. В этом плане происхождение у меня не завидное. Когда мне было два, слегла мама. Весь организм отказал. Как водится, отремонтировали «зал» и стали ждать. Меня привезли в Тбилиси – попрощаться. Я сидел в палате, на маминой кровати, что-то калякал в ее оранжевом блокноте, а санитарка мыла пол. Эта освещенная солнцем палата с качелями жизни и смерти и есть мое первое воспоминание.
Следующее переживание раннего детства связано с фотографией. Мама выжила, но ходить не могла, так что в детский сад меня водил отец, не отличавшийся особой аккуратностью. Фото с новогоднего концерта. Все нарядные, в коронах из толстого картона, к которому приклеено стекло битых елочных игрушек – чтоб блестели. А я в выцветшем свитере, заправленном в натянутые по грудь брюки, а на груди – странно изогнутая «праздничная» проволока. Мне по сей день неведомо, что это был за предмет. Может благодаря ему у меня и развилось концептуальное мышление. Годами прокручиваю в уме разные интерпретации, но финал всех мыслей по этому поводу суфийский – «Аллах знает!»
Наверное, ответ на следующий вопрос не будет суфийским. Почему ты выбрал перформанс как один из способов медиации?
И это Аллах знает! Признаться, о существовании перформанса я узнал после того, как устроил свой первый перформанс. Потом мне показали Марину Абрамович, сказали, что это известный перформер. А я имена плохо запоминаю, называл ее Мананой Абрамович и долго искал в Интернете. Так и в поэзии. Как-то меня попросили написать о моем опыте. Я написал и отослал текст, и мне ответили, что мой верлибр музыкален. Я поблагодарил и погуглил слово «верлибр».
Я собиратель чувств. Главное – чувства, а потом они сами выльются в стихи, фотографию, объект или перформанс. Чего я требую от себя – действуя в различных медиумах, не довольствоваться хорошей игрой как фотографу и хорошим сочинительством как пианисту. Творческому акту должна сопутствовать самоотверженность и самоотдача, почтение к тому медиуму, посредством которого озвучивается мысль. Если собственное достоинство, своя кожа, а иногда и жизнь дороже того, что хочется высказать, то лучше не говорить. Такое говорение бессильно, оно не коснется уха, не остановит, не заставит обернуться к мысли.
Как ты готовишься к перформансам? Как рождаются идеи и какие процессы тебе приходится пройти прежде, чем ты донесешь свое творчество до людей?
Познаваемые вещи можно познать лишь посредством идеи любви. Фактически это заговор с жизнью. И как же он красив! Вот я и стараюсь говеть, воздерживаться от ненависти и разговляться любовью. Особо не готовлюсь, ведь борьба утомляет. Просто встречаю то, что приходит, как земля встречает весну. Главная работа – непрестанное воспитание вкуса. Пытаюсь быть готовым к тому мгновению, когда думание превратится в мысль и потом выразить ее в форме, манере, чувстве.
В последние годы в нашем обществе много говорят о гомофобии. Хотя меня не оставляет ощущение, что в этих разговорах не учитывается комплексная природа гомофобии. Что такое гомофобия и каковы пути ее преодоления?
Эта страна управляется энергией, направленной против гармонии общества и индивида. В такой среде правитель может обратить в гомофобную энергию любое недовольство. Гомофобия это тот черный джип, в котором на глазах у голодающего народа перемещаются духовно оголодавшая церковь и правительство. Посредством пропаганды эти проходимцы приучили людей молчать о проблемах и выплескивать накопившийся гнев на десяток гомосексуалов. Погрязшим в бесчисленных социально-экономических проблемах людям трудно перемещаться без костылей гомофобной ненависти, трудно отказаться от гомфотного образа врага, трудно увидеть в этом враге ближнего.
В провинции беременная женщина ложится на трассу и перекрывает движение, потому что государство отказалось выплачивать ей социальную помощь. А в это время мы стоим перед домом правительства и держим плакаты со словами «разнообразие», «свобода», «равенство», «уважение». И к кому мы обращаемся? К обществу, которому дела нет до беременной женщины, собирающей металлолом ради куска хлеба? Или к тем, кто перемещается на четырехколесных мавзолеях, на джипах? Социальные проблемы это то, что нас всех объединяет. Уменьшение гомофобии прямо пропорционально решению проблем.
Чего ты больше всего боишься?
Высоты, узости, одиночества, чувства удовлетворенности.
Удовлетворенность и «правильная» жизнь являет собой если не гниение, то обездвиженность, закоснелость, некую «статуйность». Сомнение же влечет за собой одиночество; одиночество – это условие свободы; свобода – это одиночество; одиночество – это стремление ввысь, стояние на цыпочках, это напряжение и трепет; высота – это страх, давление, холод и нехватка воздуха.
Каковы характеристики современного грузинского искусства и что читается в его произведениях?
Корректность, страх отторжения, попытка включения в общий нарратив и желание одобрения. Как человек я это понимаю, даже сочувствую. Но именно такая корректность неполиткорректна. Эта динамика укрепляет коллективное сознание и уничтожает значение души, мысли, личности. Свобода подразумевает различие взглядов и мировоззрений, а у нас над душой – диктат политкорректного большинства, и «марши разнообразных», которых пропаганда убедила в их индивидуальности.
Для тоталитаризма характерна плакатность, которой пытаются прикрыть невежество, что мы сейчас и наблюдаем. Для них источник всего – деструкция. Основа этой иконографии хаос. Видишь, какое в этой динамике внутреннее противоречие? Есть желание воздвигнуть памятник, но нет главного – каркаса, содержания. Потому и падают бесхребетные рупоры искусственных форм.
В прошлом году вышел твой поэтический сборник «Чистилище». Ты представил его на конкурс «Литература», а потом стал одним из первых, кто отозвал свои произведения? Почему ты сделал этот шаг?
На работу над этой книгой ушла масса энергии – моей и моих друзей. Издательства годами обещали ее напечатать и не печатали. Это был нервный путь, который четыре года спустя наконец завершился в издательстве «Калмосани». Признаться, я был так измотан, что не испытал даже мгновенной радости. Для меня это произведение мультидисциплинарное, частью которого я считаю четырехдневную презентацию-перформанс. Это некое объединение поэтических «ready-made», экспериментов звуковой и визуальной поэзии, а также концептуальной и перформационной структуры книги как вещи.
Что касается конкурсов, то я не сторонник соревнования в искусстве. Просто мне казалось политически значимым ввести в культуру наших лишенных голоса, обезличенных, деклассированных людей. Вот по этой причине я и решил участвовать в конкурсе. Но для меня было важно, чтобы книга не стала частью противоположного ее содержанию процесса, управляемого партийной цензурой. Диктатура с самого своего начала проявляет свою сущность желанием порабощения. Эти процессы показали нам и то, что правительство боится поэтов. А мы то думали, что поэзия давно умерла. Ура, ура и еще раз ура! Независимый творческий процесс делает человека более и более свободным, множит запросы и требования, побуждает протестовать против ветхого и проектировать будущее. Правительство, которое отстает даже от настоящего, со страхом взирает на завтрашний день, где не видит своего места. Потому и гоняется, подобно Ироду, за тем, что ново, за идеей будущего.
По твоему, существует ли грузинская квир-культура, какова она и кто те люди, которые ее создают?
В моем понимании квир-культура это то, что ставит человека выше социального статуса и роли. С этой точки зрения Михаил Джавахишвили, описавший образ Теймураза Хевистави – квир, потому что он проявляет к своему герою сочувствие и злость, что, как мне кажется, является высшим проявлением защиты и уважения человека в человеке; квиром был Пиросмани, со сверхчеловеческой чувственностью писавший ортачальских красавиц и животных; квиром был Важа Пшавела, нарисовавший образ женщины, которая тайком, под покровом ночи оплакивает мертвого врага. В этом смысле грузинская квир-культура конечно же существует и существовала до появления в нашем словаре слова «квир». Поэтому мне непонятен пафос, что квиры выведут грузинскую культуру то ли из Азии, то ли из коммунизма и вернут или присоединят ее к славной европейской.
Что касается «квирства» как выражения гомосексуальной идентичности, то и это давно есть в нашем визуальном искусстве и театре: «Берикаоба» – с ряжеными, сокрытыми лицами, пренебрежением к ролям; и советский грузинский театр – благодаря Оцхели; и визуально-режиссерский язык спектаклей Стуруа в 80-е.
Каковы твои планы на будущее?
Даже не знаю. В последнее время живу без прилагательных. Ничего важного. Сейчас у меня период переоценки ценностей. До сих пор все мои планы были связаны с людьми, и вдруг все перевернулось. Какая-то сила высосала из организма весь металл, пропало доверие к людям, потерялся интерес, нет больше притяжения, и планы испарились. У меня будто подмышки на лице выросли, будто я стал безглазым и безъязычным. Думаю, преодолеть себя можно лишь аскетизмом. Больше всего ответов в молчании, в тишине и я пытаюсь выучить ее язык, пытаюсь не болтать, в нужное время быть чистым и функциональным, как ваза, занимать во вселенной как можно меньше места и иметь свой собственный тембр.
Фото: avadrisT